О грузинских винах

После долгих переговоров Европейский союз согласился зарегистрировать за грузинскими винами маркировку «колыбель вина» (Georgia: the cradle of wine). Департамент по гармонизации на внутреннем рынке ЕС уже выдал соответствующий документ, позволяющий грузинским виноделам объединиться под единым брендом и продвигать на огромном винном рынке Европы грузинское вино в качестве «дара страны, где божественный напиток зародился примерно 3 000 лет тому назад».

Решение еврочиновников факт, безусловно, отрадный и почетный для Грузии, но, в то же время, весьма удивительный. В ЕС такие решения не принимаются без самой тщательной научной экспертизы, а любой серьезный ученый, вызванный в Брюссель, просто пожал бы плечами, комментируя красивые грузинские мифы о том, что виноделие и виноградарство зародилось именно в Грузии, а латинское слово vinum происходит от грузинского «гвино».

В первых же книгах Ветхого Завета есть множество упоминаний о вине и винограде. Так неужели древние жители Египта, Вавилона и Ханаана научились виноградарству у грузинских современников? Впрочем, с другой стороны, бесспорно и то, что в Грузии вино стало фактором этнокультурной идентичности. А виноградарство, виноделие и застолье приобрело здесь черты священного ритуала. Такого действительно нет больше нигде.

Во всем мире известно только два способа изготовления и хранения вина: европейский и кахетинский, по имени восточногрузинской провинции Кахети, где вино до сих пор выдерживают в огромных кувшинах – Квеври – зарытых в землю.

Промышленное производство грузинского вина началось лишь в XX веке. В советский период, пользуясь монопольным положением на огромном рынке от Карпат до Аляски, маленькая Грузия производила циклопическое количество так называемой «винно-водочной продукции». Уже тогда зародились проблемы, которые приходится решать нынешнему поколению. Европейский способ изготовления вина в «шато», то есть прямо в поместье, непосредственно у виноградника, в Грузии не прижился, потому что крестьяне традиционно делали вино только для себя и гостей, а не на продажу. Большие винзаводы, казалось, должны были иметь важное преимущество – давать возможность постоянно контролировать качество.

На деле все было еще хуже: в Грузинской ССР построили десятки крупных винных заводов. В основном в Кахетии. Государственные виноградники простирались до горизонта. Помню, как по приказу ЦК Компартии нас – второкурсников Тбилисского государственного университета – везли на сбор винограда в кахетинское село Архилоскало. Жили в палатках по нескольку недель в страшной жаре восточной Грузии.

Ничего особенного в этом, конечно, не было: в разных регионах огромной страны с «плановой экономикой» так же штурмовали и устраивали битвы за урожай где картошки, где бахчевых или кукурузы. Но виноград – все-таки не картофель, и при таком отношении говорить о качестве сдаваемого на винзаводы сырья не приходится.

Огромные очереди из сотен грузовых машин выстраивались у пунктов сдачи, а виноград просто высыпали самосвалом на бетонный пол или на землю. Впрочем, монопольное положение Грузии на винном рынке одной шестой суши не особенно способствовало пиетету по отношению к «божественному растению», воспетому в стихах грузинских поэтов.

В фильме Резо Чхеидзе «Отец солдата» кахетинский старик, отправившийся на фронт в поисках сына и дошедший до Берлина, ударил офицера-танкиста за то, что он переехал виноградник. Но другие режиссеры честно рассказывали и о темной стороне грузинского виноделия: директора винзаводов написали жалобу в ЦК на Отара Иоселиани. По их мнению, он оболгал в своем фильме «Гиоргобистве» («Листопад») советский способ производства вина. А ведь режиссер сказал чистую правду: в погоне за количеством бутылок и злоупотребляя безысходностью несчастного советского потребителя, директора заводов мухлевали не меньше, чем крестьяне в собственных подворьях.

В фильме Иоселиани один из героев, выполнив приказ директора «обеспечить выполнение плана» (добавив в цистерны то, чего в вине быть просто не должно), крестится и говорит: «Запомните. Передайте близким, друзьям, знакомым, что вино от двенадцатого августа пить нельзя. Прости нам, Господи, прегрешения наши!». Сами директора пили из особых цистерн, где хранилось вино для советской элиты и почетных гостей. Эти вина отправляли на разные конкурсы, где они заслуженно побеждали, укрепляя миф о превосходном грузинском вине.

После распада СССР, когда рынки России и СНГ заполонили вина из других стран, грузинское виноделие выжило благодаря мифу и традиции. Получив возможность выбрать самые престижные мировые бренды, россияне все же не забыли о «Хванчкаре» и «Киндзмараули». Но мелкие грузинские производители из тех самых подворий, где постыдным считалось угостить плохим вином только своего гостя, а не безвестного покупателя где-то в Сибири, гнали на традиционный рынок «виноподобные» напитки, злоупотребляя расположением российского покупателя.

Из десятков больших винных заводов выжили всего пять-шесть. Но и они, вместо того, чтобы перебить качеством крестьянский мухлеж и честно конкурировать с виноделами хотя бы далекого Чили, если уж не с французами, первоначально пытались сорвать куш на инерции.

Однако всевидящее око и вездесущая рука рынка уже в 1990-х годах постепенно начала оздоровлять ситуацию. Появились маленькие заводы со своими виноградниками в 5-6 гектаров, а то и меньше. Но эти ручейки тонули в водопаде низкопробной продукции. Большие заводы чаще всего приватизировали российские бизнесмены грузинского происхождения – в расчете на тот же родной рынок.

К этому добавилась проблема фальсификации грузинского вина в самой России. К концу 1990-х годов, из каждых десяти бутылок грузинского вина на российских прилавках пять были произведены в антисанитарных условиях крестьянских подворий Грузии, еще четыре – в таких же условиях в самой России, и только одна бутылка была настоящим грузинским вином, разлитым на винных заводах в Рача или Телави. «Хванчкару» тогда можно было купить в любом ларьке во всех городах России, хотя в регионе Рача производится всего несколько сот декалитров этого вина в год.

Естественно, такое положение постепенно убивало грузинское виноделие, лишенное всяких стимулов развиваться. Ситуация, как это ни парадоксально, в корне изменилась после 2006 года, когда главный санитарный врач России Геннадий Онищенко полностью запретил импорт грузинских вин. Сколько не говори о политических мотивах Москвы в контексте постепенного, но неуклонного скатывания российско-грузинских отношений к войне, бесспорно и то, что Геннадий Григорьевич не очень лукавил в оценке качества подавляющего большинства продукции, продаваемой в России под видом грузинского вина.

Первой реакцией грузинских властей стало хамское высказывание тогдашнего министра обороны Ираклия Окруашвили, но вскоре пришло осознание необходимости борьбы за новые рынки, в том числе европейский рынок, где нет никакого мифа о добром старом грузинском вине, никаких ностальгий по студенческим застольям молодости, а значит невозможно мухлевать и всучивать покупателю «спиртосодержащие жидкости», по определению Геннадия Онищенко.

Только тогда выяснилось, что в Грузии все-таки умеют делать хорошее вино, пусть и в гораздо меньших объемах. Для сравнения: в 2005 году страна экспортировала 60 млн бутылок вина, а в 2011 году – только 18 млн. Но если денежная выручка от винного экспорта 6 лет назад составила $81 млн, то в прошлом году – уже $54 млн, хотя вина продано в разы меньше! Никто и не мечтает о том, что Грузия когда-нибудь сможет конкурировать с Францией, Испанией или Италией, но потеснить на рынках вина из Чили, Австралии, Аргентины, Болгарии и других производителей в этой ценовой категории уже вполне реально.

Большинство грузинских компаний продают вина в ценовом сегменте от 3 до 10 евро. Но это уже настоящее вино, а не «спиртосодержащая жидкость». И количество экспортируемого вина, и денежная выручка растет в Грузии в среднем на 20%-30% ежегодно. Правда, львиная доля по-прежнему продается в постсоветских странах, но европейское и американское направления тоже растут с каждым урожаем.