Рыбалка в 1937 годе на Таймыре

А «из объектов промысла, заходящих в р. Пясину из Карского моря, нужно остановиться на муксуне, нельме и сельди». Что ж, остановимся. «В устье р. Пясины (мыс Входной) муксун хорошо ловится в продолжении всей летней путины...», то ж и на Агапе–реке. Но, хотя и добре ловится «рыбка–муксунка», неплохо б изловить демократичную селедку (ряпушку да пелядь), притом что научно–исследовательских экспедиций ни на Пясине, ни в устье Енисея, ни у Диксона с тех давних годков не было. Конечно, ведь оценка биоресурсов — дело не копеечное, захиревшему вконец Диксону неподъемное, а без оценки этой всякая промысловая деятельность незаконна. Забрезжило в 2005–м решением властей Таймыра добиться федеральных квот на лов омуля и добычу нерпы, что принесло бы муниципальной казне денежку, а многим главам семей работу. Квоты вроде б и выделили, но благое дело, как водится, таковым и осталось... А ведь были 1930–е, когда в тех местах рыбалили по 15 с половиной тысяч центнеров рыбы. Так, осетрины в 1934–м взяли 22,1 центнера и нельмы около четырех!

Ну, про царь–рыбу особый сказ, ловили ее всегда варварски; по неполным сведениям составителей «Записки» самоловов (способ добычи неандертальский!) у всего–то 64 артельщиков (не считая «коренных» рыбарей) насчиталось 2000 штук на одну бригаду! Словом, изведение осетра, нагуливающего вес именно в устье Енисея, началось не вчера... Однако это замечание далеко от самодурственного «не пущать!», и Енисей по–прежнему богат рыбой, а вот отрасль никак не возродится.

Общей тенденции снижения водных биоресурсов при отсутствии ихтиологического мониторинга (отдельные тематические работы велись) с началом в 1970–х круглогодичной навигации в низовьях Енисея пока никто не доказал, но, будьте уверены, негатив в том имеется — достаточно послушать в «огуречную страду» при ловле корюшки в Дудинской акватории сетования завзятых рыболовов. Конечно, в том больше эмоционального... однако, если верить документу (а как не поверить пятилетним трудам и подсчетам?), корюшка никогда не была промысловой, товарной рыбой. Предполагаю, что большой вины «морковок» в печальной судьбе «костяка» тоже немного... вот читаем на 9–й странице «Записок»: «Улов осетра катастрофически уменьшается». А год–то 1937–й. Чуть пониже в объяснение: «выборочные способности применяемых орудий лова... ловецкие бригады обычно ловят частыми неводами и в меньшей степени сетями (а еще самоловами. – В. М. )» — вот и карачун отдельному «ассортименту промысловой ихтиофауны».

Однако вернемся к моему приглашению. Окажись мы сейчас в 1937–м, как раз сезон (ну, представьте — седые утренние туманы на белесо–парящей гладью реки–моря, ледяные дали под низким суриковым небом, царственное безлюдье... представили?), вот в каком бы обществе проходила наша рыбалка: «Основным орудием рыболовства на госпромыслах служат ставные сети... при обычной длине 30 метров... Применяются невода и самоловы». В летнюю путину работало «63 рыбака; имелась 21 лодка, на бригаду в три человека с одной лодки приходилось по 95 сетей с размерами ячеи 140–170 мм и по 2000 самоловов. На промысле Белый (все на Пясине; догадываетесь, откуда название? – В. М.) в ту же путину работало 29 ловцов; имелось восемь лодок, четыре невода длиной от 150 до 518 метров». Успевай, поворачивайся...

Однажды, зимой 1985–го, довелось мне поучаствовать в озерной рыбалке близ Волочанки: когда, снявши рукавицы, взявшись за сеть, рыбак повернулся ко мне, взглядом приглашая сделать то же, я содрогнулся... но что было делать?! Мороз стоял, помню, за тридцать... В балке потом, приходя в себя, пил безвкусную, без градуса (казалось) водку как воду. К строганине не притронулся... К чему я это, ах да, к предстоящей рыбалке. Знаете что, я передумал: баркасы такие утлые, а тут приливы–отливы морские, вода как текучая смерть, и сети неподъемные, мокрые, норовят заехать по физиономии. Пойдемте–ка в магазин, там как раз тугунок пошел. Устроим жареху — и добрым словом помянем нелегкий труд рыбацкий.

По материалам архива НИИСХ Крайнего Севера

Стр.: 1, 2, 3